Дети, я еду в Вильнюс. Возможно, пару часов я проведу со своим принцем, поскольку дальший мой вояж уже переместится в Латвию, но это неважно. Наши отношения стали "идиллическими"- он понял мой цинизм и уже не стремится к любви до гроба. С остальными мелкопитающими так же - с каждым днем я склоняю их все ниже к своим стройным нейлоновым ногам. Читаю Маяковского, он был очаровательно буйным, таким страстным - хочу быть Лилей Брик, она заслужила слишком многого. Знаете, она даже запирала его на кухне, чтобы он не видул и не слышал, как она трахается со своим муженьком Осей. Мне кажется, что она упустила слишком многое и вообще ошиблась местами.
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было,
было в Одессе.
"Приду в четыре",- сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.
Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
я выхожу замуж".
Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.
Кто не захочет такого поэта, пусть первой бросит в меня камень.
Но сейчас не об этом. Я хочу писать, но я не знаю, о чем - сладкий кризис. Я всегда знала, что для того, чтобы творить, нужно чувствовать лишь черное или белое - нужны или большие страдания, или же большая радость. Лучше страдания - когда ты счастлива, писать хочется меньше всего...